- Дед Михей, долго нам еще? - спросила я, кутаясь в теплую кофту. Было уже далеко за полночь, и холодный мокрый ветер прорывался сквозь дырки рыхлой вязки моей одежды. Луна тускло освещала дорогу, уступая первенство в свечении многочисленным звездам. Август.
Я приехала ночным автобусом из города и привезла книги и канцелярские принадлежности для деревенской школы. Сидя в автобусе, я очень рассчитывая на то, что за мной пришлют машину, но за мной прислали деда Михея с его древней телегой. Ну что тут поделать, хорошо хоть с тяжелыми сумками не надо идти десять километров пешком, и на том спасибо нашему правлению.
- Глафира, маленько осталось. Потерпи. Аккурат часа за два доберемся, - бодро произнёс дед Михей прервав мои размышления.
- Дед, а быстрее никак нельзя?
- Нет, Глафира, нельзя. От спешки все неприятности. Вон все в городе спешат, и что?
- И что?
- А то, живут быстро и умирают тоже быстро, - ответил мне дед Михей, потрясая в воздухе плёткой.
- Тогда пока мы едем в твоей колымаге, расскажи историю какую-нибудь, а-то трястись молча несподручно, - попросила я. Дед Михей наша знаменитость, он по части сказания всяких там разных небылиц и сказок большой мастер. И ведь помнит он все свои сказки, ни разу не повторился.
- Отчего не рассказать, расскажу, - ухмыльнулся дед и посмотрел на луну, что замерла на небе как большой фонарь. Вот и пойми его, толи мне улыбнулся, толи этой самой луне.
- Дело давно было, так давно что и не помнит никто. Жила была в нашей деревне девка одна и звали ее Любавой, - начал свой рассказ дед Михей, а я пододвинулась поближе, чтобы насладиться повествованием. - Девка та, была весёлая да смышлёная, аккурат, как ты по возрасту. Идет по деревне и песни поёт, скотину доит и улыбается. Всё в руках спорится, за что не возьмется. И посватался к ней сын старосты, самый богатый парень в нашей деревне. Звали его Иван. Про него много всякого в деревне рассказывали, лихой был человек, с червоточиной. Уж как Любава переживала, что супружества этого не избежать, так она горевала. Да неспроста, слёзы то ее, ведь любила она кузнеца деревенского Захара пуще самой жизни. К венцу пошла Любава с Иваном и всё у алтаря стояла опустив глаза. Может горе своё казать никому не хотела, а может видеть печальный взгляд кузнеца сил не было. Отыграли свадебку и зажили молодые в просторных хоромах Ваньки, да только жизнь эту ладной назвать нельзя. Ванька как был дурень, дурнем так и остался. Промучилась Любава с ним зиму, а по весне Ванька на ярмарку поехал в город. Неделю Ваньки не было, всю ту неделю Любава цвела и пела. Вот уж срок подходит и муж вернуться должен. В самый канун приезда мужа встретила баба своего ненаглядного, потолковали они о разном. Жениться ведь шельмец надумал, на дочке батрака Ванькиного. Кинулась Любава в слёзы, а Захар ее успокаивает, мол как женится на батрачке, так они чаще видеться будут. Плакала всю ночь Любава, а на утро пошла в лес, чтоб травок насобирать для отвара, что силу восстанавливает. Сама идет, слёзы льет и рукавом рубахи вытирает , не заметила, как добрела до Пригожина болота. Уселась на траву мягкую, поставила корзинку рядом и на болотную жижу глядит. Вдруг слышит она чей-то голос, будто плачет кто-то и на жизнь жалуется. Оглянулась туда и сюда, нет никого, только берёзы да травы вокруг шумят и к землице клонятся. Ветра нет, а они пригибаются. Чудно. Сидит баба и раздумывает, как бы ей с мужем поступить, не мил он ей, опостылел.
- Эй, - окликнул кто-то Любаву. Та поворотилась, и посмотрела в ту сторону, откуда, значит, голос тот раздался. Глядь, а там девка, да такая ладная, что глаз отвесть нету мочиньки.
- Ты заплутала, что-ли, девка? - задала вопрос Любава, а сама сидит и с девки той глаз не сводит. Девка идет, а волосы чернявые по плечам как собольи хвосты распущены. Глаза голубые, губы алые, красота да и только.
- Доброго здоровьица, - отвесила поклон девка, будто Любава барыня какая. Польстило это бабе, грусть немного отошла.
- И тебе не хворать. Заблудилась? Могу проводить до деревни. Из какой ты? - предложила баба и начала подниматься с травы. - Засиделась я тут, пойдем.
- Спасибо тебе, Любава.
- Откуда как звать меня знаешь? - удивилась Любава.
- Я много чего знаю и то, как зовут тебя и подавно. Здесь я живу, ты на пороге дома моего сидишь. За доброту твою и за заботу исполню я два твоих желания. Что хочешь?
Смекнула Любава, что не простая девка с ней разговаривает, ни кто другой как дух болота, глаза то потупила и отвечает:
- Да всё у меня есть, девка, жизни вот только нету. С мужем живу, а по любимому тоскую. Жениться он собрался, на дочери батрака нашего. Свадьба состоится в начале Ревуна.
- Могу избавить тебя от постылого и от соперницы тоже могу.
- Избавь, девка, избавь! Нет жизни без Захара. Помоги.
- Только вот исполнить смогу одно желание, а за второе ты мне отдай что-нибудь.
- Всё что приглянется тебе, все забирай, - упрашивала Любава, красавицу.
- Всё не надо. Отдай мне то, что первое найдешь у колодца на следующий день, как весть услышишь, что сгинул твой муж.
- Всё отдам, не пожалею, - пообещала Любава.
- Тогда слушай меня и запоминай: как приедет муж, ты ему не перечь, глаз на него не поднимай, стряпай и отвар готовь. Отвар тот не простой, добавь в него каплю из самой сердцевины цветка, что у порога твоего расцветёт при твоем возвращении. Всё на стол поставь и когда муж наестся и напьётся ты его спать отправь. Сама спать ложись, но не рядом с мужем, а скажись больной и ложись в сенях. Из избы до утра не выходи.
Девка поворотилась и пошла прямо в болото, а Любава подхватила подол и быстрёхонько в свою деревню побежала. Прибегает к избе, а прям у порога на глазах выросла и расцвела кувшинка. Любава сорвала цветок и в избу, а там муж сидит. Оторопь бабу взяла, да только наказ она девки из болота хорошо помнила. До вечеру пил муж и ел, и всё Любаву нахваливал, пора спать было отправляться. Как и велела Девка, Любава отправилась спать в сени и крепко дверь заперла и ставни.
Поднялась буря, завыл ветер. Любава лежит в сенях на перине и слышит, как кто-то вокруг избы ходит и тоскливую песню поёт:
Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги,
Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.
Полюблю я молодца, ой-да на всю ночь,
А на утро сгинет он, с глаз жены да прочь.
Слышит Любава как Ванька двери открывает и во двор идет, и стало ей так любопытно, что решила она в щелку подсмотреть. Тихонько ставню приоткрыла и наблюдает. Муж ее через весь двор прямо к воротам идет, а за воротами девица та, что на болоте Любаве повстречалась. И до того хороша в свете луны, краше ее на всём свете не сыскать. Муж идет, и на девку смотрит, а та ему улыбается и продолжает петь:
Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги,
Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.
Подарю я молодцу, ой-да мертвый сон
А на утро будет он, женой да погребен.
Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги,
Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.
Уморю я девицу, ой-да за любовь
А на утро снова я, ой-да пущу кровь
Муж подошел к воротам и открыл их, впуская Девку во двор, а из одежды на ней только одна тканая рубаха. Вошла и протянула руку, дотрагиваясь до груди мужа. Иван стоит не шевелится, да как тут шевелиться, коли такая красота рядом. Улыбнулась девка и обвила шею мужа своими белыми руками, да как прильнёт к нему. Да как поцелует. Оторвалась от губ Ивановых и рубаху стянула. Любава даже задохнулась, как на девку глянула, красоты такой отродясь не видывала. Упала рубашка в траву, а бесстыдница стоит и смеётся. Взяла она Ивана за руку и повела в лес. Любава ставню закрыла и спать легла. А на утро вся деревня переполошилась, старуха-травница у болота мертвого Ивана нашла. Обрадовалась Любава, но людям радости не показала когда к ней в избу с горькой вестью пришли, только всплеснула руками и села на скамью. Похоронили Ивана в тот же день, а на поминках Захар подошел к Любаве и попросил, чтобы с ним была, как и прежде. Согласилась Любава, а под утро снова переполох в деревне, старик тот, что батрак Иванов в колокол бьёт. Дочка у него пропала, невеста Захара. Выбежала Любава из избы и побежала по деревенской улице мимо колодца, а у колодца Захар ее стоит. Как увидала Любава своего Захарушку, так и ноженьки отказали у нее. Отдать любимого придется Болотнице.
- А что дальше было, дед Михей? - спросила я, когда старик замолчал и хлестанул свою кобылку.
- А что дальше? Да ничего такого, особенного. Захар поднял на руки свою Любаву и в избу снёс. Та лежит на лавке и всё в одну сторону глядит, даже не моргает. Вдруг за околицей послышалось пение, тихое-тихое:
Ой ты крапива-матушка ноженьки не жги,
Ой ты омут-батюшка ты меня не жди.
Подарю кувшинку я, ой-да на печаль
А на утро снова я, ой-да уйду в даль
Захар встал и ушел. Любава так и осталась лежать на той скамье, и пролежала до самой своей смерти. Вот так-то детонька, вот так.
Дед Михей замолчал и направил лошадь в сторону нашей деревеньки. Она уже была видна в освещении звёзд. Я сидела на телеге, в ворохе соломы и сумок с покупками и думала о странной судьбе Любавы. А луна по-прежнему висела над полями желтым пятном и ей не было дела до того что звезды светят куда ярче чем она.